Редкий подвиг, или Что такое юродство

В реаль­ной жизни мы с юроди­вы­ми не сталки­ва­ем­ся, знаем о них либо из житий­ной, либо из художе­ствен­ной литера­ту­ры. Между тем в послед­нее время стало модным называть юродством всякий художе­ствен­ный или обществен­ный эпатаж. Что же такое подвиг юродства в церков­ном понима­нии? Кого можно, а кого нельзя считать юроди­вым? Как относить­ся к совре­мен­но­му «юродству»? Об этом мы беседу­ем с докто­ром филоло­ги­че­ских наук, профес­со­ром, заведу­ю­щим кафед­рой филоло­гии Москов­ской духов­ной акаде­мии Влади­ми­ром Кирил­ли­ным.

Библейские корни

— Влади­мир Михай­ло­вич, откуда вообще взялись понятия «юродство», «юроди­вый»?

— Представ­ле­ние о юродстве появля­ет­ся еще в Ветхом Завете. Некото­рые пророки юродство­ва­ли, к примеру, пророк Исайя. Их проро­че­ства могли облекать­ся в неожи­дан­ную для слуша­те­лей, парадок­саль­ную, эпатаж­ную форму. В Новом Завете о юродстве говорит в своих посла­ни­ях апостол Павел: Ибо слово о кресте для погиба­ю­щих юродство есть, а для нас, спаса­е­мых, — сила Божия (1 Кор 1:18) и дальше: Ибо когда мир своею мудро­стью не познал Бога в премуд­ро­сти Божией, то благо­угод­но было Богу юродством пропо­ве­ди спасти верую­щих (1 Кор 1:21). Мысль апосто­ла Павла такова: христи­ан­ство с точки зрения обыва­тель­ско­го созна­ния — это безумие, это отвер­же­ние привыч­ной, «мирской» системы ценно­стей. Вписать христи­ан­ское упова­ние в эту систему невоз­мож­но. Речь не о том, конечно, что у христи­а­ни­на не может быть обычных челове­че­ских потреб­но­стей, но о том, что нельзя ставить эти потреб­но­сти во главу угла, а напро­тив — нужно стремить­ся к духов­но­му совер­шен­ству и отвер­гать всё, что этому мешает, всё, что «зазем­ля­ет» христи­а­ни­на.

— Но отрица­ние мирских привя­зан­но­стей, иначе говоря, аскеза — понятие куда более широкое, чем юродство. Можем ли мы более конкрет­но сказать, что же это такое — юродство?

— Наибо­лее удачный вариант ответа на этот вопрос был предло­жен Георги­ем Петро­ви­чем Федото­вым в книге «Святые древней Руси». По Федото­ву, юродство — это «1. Аскети­че­ское попра­ние тщесла­вия, всегда опасно­го для монаше­ской аскезы. В этом смысле юродство есть притвор­ное безумие или безнрав­ствен­ность с целью поноше­ния от людей. 2. Выявле­ние проти­во­ре­чия между глубо­кой христи­ан­ской правдой и поверх­ност­ным здравым смыслом и мораль­ным законом с целью посме­я­ния миру (I Кор. I–IV). 3. Служе­ние миру в своеоб­раз­ной пропо­ве­ди, которая совер­ша­ет­ся не словом и не делом, а силой Духа, духов­ной властью лично­сти, нередко облечен­ной проро­че­ством».

Люди, вступив­шие на этот путь, видели в нем для себя единствен­ную дорогу к спасе­нию, видели наибо­лее адекват­ный — опять же, лично для себя! — способ подра­жа­ния Христу. Ведь и с христи­ан­ской, и с истори­че­ской точки зрения первым юроди­вым был Сам Спаси­тель, полно­стью отвер­гав­ший ценно­сти мира сего и призы­вав­ший челове­че­ство к иному образу жизни в Духе Святом.

Поэтому скажем так: юродство — это особый вид христи­ан­ско­го делания, особый христи­ан­ский подвиг.

— Насколь­ко распро­стра­нен был этот подвиг?

— Не слишком распро­стра­нен. Г. П. Федотов в своей книге приво­дит такую стати­сти­ку: Грече­ская Церковь чтит шесть юроди­вых, из которых у нас наибо­лее извест­ны Андрей Блажен­ный (IX век) и Симеон Эмесский (VI век). Подвиг этот был более харак­те­рен для христи­ан­ско­го Востока и для Руси, нежели для Запада. В Католи­че­ской Церкви разве что о Францис­ке Ассиз­ском можно говорить как о юроди­вом, но это отдель­ный случай, не породив­ший какой-либо замет­ной тенден­ции. Нет юроди­вых и у проте­стан­тов.

Что касает­ся Руси, то вновь проци­ти­рую Федото­ва: «По столе­ти­ям чтимые русские юроди­вые распре­де­ля­ют­ся так: XIV век — 4; XV — 11; XVI — 14; XVII — 7». Как видите, вовсе немного. Конечно, речь здесь идет только о юроди­вых, причис­лен­ных к лику святых, прослав­лен­ных — реально их, разуме­ет­ся, было больше. Тем не менее даже из этих цифр мы видим, что подвиг юродства — не массо­вый, что это всякий раз уникаль­ный случай. Заметим, что во времена Киевской Руси юроди­вых практи­че­ски не было. Точнее говоря, некото­рые подвиж­ни­ки той эпохи — к примеру, Исаакий Печер­ский или Авраамий Смолен­ский — време­на­ми преда­ва­лись этому подвигу, но затем перехо­ди­ли к иному образу подвиж­ни­че­ства.

Подвиг, понятный народу

— Юроди­вые как-то объяс­ня­ли окружа­ю­щим людям свою мотива­цию?

— Единствен­ный источ­ник, по которо­му мы можем что-либо говорить о юроди­вых — это их жития. Написа­ны эти жития были в разное время, иногда спустя десятки лет после смерти того или иного юроди­во­го. Разуме­ет­ся, порой они неполны, порой содер­жат элемен­ты фольк­ло­ра, порой в них встре­ча­ют­ся анахро­низ­мы. Тем не менее в главном жития дают доста­точ­ное представ­ле­ние о подвиге юродства. Так вот, соглас­но житиям, юроди­вые не объяс­ня­ли, почему они так посту­па­ют. Впрочем, в этом не было такой уж явной необхо­ди­мо­сти. В целом право­слав­ные люди понима­ли, что эпатаж юроди­вых — не самоцель, а средство заста­вить общество задумать­ся о смысле бытия, смысле учения Христо­ва и вообще о пути спасе­ния.

— А почему подвиг юродства, расцвет которо­го прихо­дит­ся на XVI век, впослед­ствии почти сошел на нет?

— Это очень сложный вопрос, на который вряд ли кто-то может дать исчер­пы­ва­ю­щий ответ. Да, действи­тель­но, после XVI века юродство уходит на перифе­рию церков­ной жизни. С опреде­лен­но­го момента — точнее сказать, в Синодаль­ный период — Русская Право­слав­ная Церковь начина­ет осторож­но относить­ся к этому подвигу. Дело в том, что при сходстве внешних прояв­ле­ний юродство могло иметь разные причины. Во-первых, это юродство в строгом смысле слова, то есть подвиг на почве борьбы с собствен­ной горды­ней ради преодо­ле­ния соблаз­нов мира сего и ради спасе­ния. Во-вторых, это поведе­ние людей, не совсем здоро­вых психи­че­ски (таких в народе называ­ли «блажен­нень­ки­ми»). В‑третьих, это псевдо­ю­род­ство, когда люди действи­тель­но надева­ли на себя личину безумия, но не ради высоких христи­ан­ских целей, не ради подра­жа­ния Спаси­те­лю, а ради удовле­тво­ре­ния собствен­ной гордыни, ради обрете­ния каких-то благ — то есть здесь речь уже идет о духов­ном недуге, о состо­я­нии преле­сти. И далеко не всегда легко было понять со стороны, какой же здесь случай.

— В чем Церковь видит миссию юроди­вых? То есть понятно, зачем этот подвиг был нужен тем, кто на него решался, но какая от него была польза окружа­ю­щим?

— Подвиг юродства был более понятен людям, чем подвиг монаха-аскета. Ведь одно дело, когда монах в ограде монасты­ря, в тишине своей кельи дости­га­ет духов­но­го совер­шен­ства — и совсем другое, когда человек живет на виду у народа, общает­ся с ним, что-то говорит, своим «нестан­дарт­ным» поведе­ни­ем показы­ва­ет, насколь­ко можно подви­зать­ся, подра­жая Христу, не жалея ни своей красоты, ни молодо­сти, ни физиче­ско­го здоро­вья, жить вопреки всему, в нищете, и вместе с тем сохра­нять чистоту духа и сердца. Я не говорю уж о том, что поведе­ние юроди­вых — убогих, нужда­ю­щих­ся в помощи, в заботе, как-то подтал­ки­ва­ло окружа­ю­щих людей поддер­жи­вать их, быть добрыми, милосерд­ны­ми. То есть здесь и своего рода педаго­ги­ка. Юроди­вые уже самим фактом своего существо­ва­ния, своим вызовом ценно­стям мирской жизни влияли на созна­ние народа.

Диагноз не ставим

— Вы сказали, что юроди­вый добро­воль­но надева­ет на себя личину безумия. Но многие люди рацио­на­ли­сти­че­ско­го склада считают, что все юроди­вые на самом деле были психи­че­ски больны­ми или страда­ли умствен­ной отста­ло­стью. Да, может, Бог и говорил через этих юроди­вых, — считают они, — но все равно там явные психи­ат­ри­че­ские диагно­зы. Как Вы можете проком­мен­ти­ро­вать такой подход?

— Мне он кажется очень поверх­ност­ным. Во-первых, такие люди доволь­но слабо знают церков­ную историю и не способ­ны видеть тот или иной случай юродства ни в духов­ном, ни в культур­ном, ни в истори­че­ском аспек­тах. Это всегда взгляд совре­мен­но­го челове­ка, свысока воспри­ни­ма­ю­ще­го жизнь прошед­ших веков, счита­ю­ще­го себя априори умнее своих предков. Да, если смотреть на всё с матери­а­ли­сти­че­ских позиций, если напрочь отвер­гать и бытие Божие, и тем более воздей­ствие Духа Святого на челове­ка, то всякое откло­не­ние от стандар­та прихо­дит­ся объяс­нять психи­че­ски­ми заболе­ва­ни­я­ми. Но с точки зрения верую­ще­го христи­а­ни­на юроди­вый может быть совер­шен­но здоров психи­че­ски, а поведе­ние его обуслов­ле­но не медицин­ски­ми, а духов­ны­ми причи­на­ми.

Во-вторых, такой подход некор­рек­тен и с медицин­ской точки зрения. Насколь­ко мне извест­но, квали­фи­ци­ро­ван­ные врачи-психи­ат­ры избега­ют ставить заочные диагно­зы — им, чтобы говорить о наличии того или иного заболе­ва­ния, необхо­ди­мо лично осмот­реть пациен­та. Никакие психи­ат­ры, как понима­е­те, прослав­лен­ных Церко­вью юроди­вых не осмат­ри­ва­ли. Поэтому мнение, будто все юроди­вые были психи­че­ски больны — это обыва­тель­ское мнение, и проис­те­ка­ет оно не из особых позна­ний в психи­ат­рии, а просто из застряв­шей в голове матери­а­ли­сти­че­ской картины мира.

Но действи­тель­но, слово «юроди­вый» в совре­мен­ном созна­нии синони­мич­но «психи­че­ски больно­му». Мы ведь уже говори­ли, что смысл слов с течени­ем времени меняет­ся, и на то есть разные причины — и законы разви­тия языка, и, что в данном случае важнее, социо­куль­тур­ные измене­ния в обществе. Тут, конечно, очень повлиял процесс секуля­ри­за­ции. Ведь секуля­ри­за­ция — это не просто вытес­не­ние Церкви из полити­че­ской и обществен­ной жизни. Не менее важно, что христи­ан­ская система ценно­стей — по крайней мере, в рамках европей­ской культу­ры — стала попирать­ся иными ценно­стя­ми. А слова остались — но в новой системе коорди­нат приоб­ре­ли уже новые смысло­вые оттенки. Именно потому совре­мен­ные люди и считают юродство синони­мом психи­че­ских откло­не­ний. Не они лично привнес­ли этот смысл — они впитали его с детства.

Не скоморохи, не шуты, не реформаторы

— Вернем­ся в Средне­ве­ко­вье. Как извест­но, вызыва­ю­щее, эпатаж­ное поведе­ние тогда было свойствен­но не только юроди­вым. Были и шуты, и скомо­ро­хи, и попро­сту хулига­ны. В чем же разница между ними — если говорить не о глубин­ной мотива­ции, а о внешних прояв­ле­ни­ях?

— В средние века шутов­ство было профес­си­ей. Задачей шута было развлечь госпо­ди­на, удовле­тво­рить его потреб­но­сти, вполне земные, мирские. Скомо­ро­ше­ство было пример­но тем же, разли­ча­лась лишь целевая аудито­рия — не боярин, не князь, а просто­на­ро­дье. Шуты и скомо­ро­хи извле­ка­ли доход из своего ремесла, их экстра­ва­гант­ное поведе­ние было работой, а не образом жизни. Когда они были «не при испол­не­нии», то вели себя точно так же, как и все осталь­ные. Разница была и в содер­жа­тель­ном отноше­нии: шуты и скомо­ро­хи в основ­ном весели­ли публику, иногда облича­ли социаль­ные язвы — но не возве­ща­ли правду Христо­ву, не призы­ва­ли народ к покая­нию. Излишне говорить, что они, то есть шуты и скомо­ро­хи, не сниска­ли, в отличие от юроди­вых, никако­го народ­но­го почита­ния. Их не воспри­ни­ма­ли всерьез.

— Но почему если юроди­вых воспри­ни­ма­ли всерьез, то не пресле­до­ва­ли за обличе­ния и царской, и церков­ной власти? Мы же привык­ли считать, что тех, кто стоит за правду, всегда гонят…

— Потому что в тот период, о котором мы говорим — XV-XVII века — юроди­вых воспри­ни­ма­ли не просто всерьез, их воспри­ни­ма­ли как людей Божиих. И в простом народе, и во власти было представ­ле­ние, что челове­ка Божьего обижать нельзя, что это все равно как тягать­ся с Богом. Более того, это касалось не только юроди­вых в строго церков­ном смысле слова, но и просто людей убогих, болез­ных. Обидеть такого счита­лось грехом, да и опасным делом: Бог ведь мог вступить­ся. То есть тут сочета­лись и милосер­дие, и страх Божий.

Но вот что харак­тер­но — уже веком позже, в эпоху Просве­ще­ния, благо­да­ря секуля­ри­за­ции люди стали духовно черст­веть, и это прояв­ля­лось в том числе и в отноше­нии к юроди­вым. Если раньше в них видели вестни­ков воли Божией, то впослед­ствии, когда общество отдали­лось от Церкви, юроди­вых начали воспри­ни­мать как умствен­но непол­но­цен­ных, начали упекать их в дома для сумасшед­ших, которые тогда по сути были самыми насто­я­щи­ми тюрьма­ми.

— В Средние века не только юроди­вые облича­ли царскую и церков­ную власть. То же делали и еретики, и разного рода рефор­ма­то­ры. В чем разница?

— Приведу пример. Великим постом 1570 года Иван Грозный, разгро­мив Новго­род, пришел под Псков. Среди встре­чав­ших его был юроди­вый Николай Салос. Скача верхом на палке, он кричал: «Ивануш­ка, покушай хлеба-соли, а не людской крови!». Когда царь явился к нему в дом, тот протя­нул ему кусок сырого мяса: мол, ешь! Но царь сказал, что, как христи­а­нин, в пост мяса не ест. А святой возра­зил: «Но ведь кровь челове­че­скую пьешь!» И предрек, что если он не оставит город, не на чем ему будет бежать вспять. Грозный все же велел лишить Троиц­кий собор колоко­ла. Тогда и сбылось предска­за­ние: вдруг пал любимый конь царя. И ошелом­лен­ный тиран отсту­пил­ся от Пскова.

В чем тут разница с крити­кой ерети­ков или рефор­ма­то­ров? В том, что Николай Салос возве­стил царю правду Божию, и слово его подей­ство­ва­ло потому, что он и сам жил по этой правде. Когда мы говорим о рацио­наль­ной критике, извест­ной по литера­тур­ным памят­ни­кам той эпохи, то сталки­ва­ем­ся с обменом мнений — мнений, принад­ле­жав­ших людям в большей или меньшей мере грешным.

Кроме того, критика, исходя­щая от рефор­ма­то­ров, всегда была рацио­наль­ной. Облича­лись те или иные недостат­ки, предла­га­лись способы их устра­не­ния — разные прожек­ты, програм­мы, какие-то полити­че­ские альтер­на­ти­вы… то есть спор велся в рацио­наль­ной, посюсто­рон­ней плоско­сти.

— Вы сказали, что XVIII век — это уже закат подвига юродства. Что можно сказать о послед­них прослав­лен­ных в Церкви юроди­вых? Когда они жили, кем были?

— Насколь­ко я помню, одной из послед­них была блажен­ная Ксения Петер­бург­ская, скончав­ша­я­ся уже в начале XIX века. Это, кстати, очень интерес­ный случай, потому что народ­ное почита­ние ее было столь велико, вера в ее причаст­ность Богу была столь крепкой, что после ее смерти тропа к ее могиле очень долго не зарас­та­ла, причем не в фигураль­ном, а в букваль­ном смысле. Вот это народ­ное почита­ние крайне важно. Здесь мы видим, что Церковь не каким-то своим офици­аль­ным решени­ем вызыва­ет в церков­ном народе почита­ние святого — нет, после­до­ва­тель­ность обрат­ная: призна­ние Церкви основа­но на глубо­кой народ­ной вере, на незыб­ле­мой репута­ции вот этой лично­сти.

Наши дни

— В наши дни подвиг юродства возмо­жен?

— Я не знаю. Могу лишь сказать, что участие Бога в нашей жизни несомнен­но, и прояв­лять­ся оно может очень по-разному. Кстати сказать, подвиг юродства был доста­точ­но широко распро­стра­нен в совет­ское время, в 30–50‑е годы. В какую бы епархию вы сегодня ни приеха­ли, вам обяза­тель­но расска­жут о местных юроди­вых, которые подви­за­лись в 1930‑х годах, во время и после Великой Отече­ствен­ной войны и даже в хрущев­ские времена. Да, были такие люди, которые говори­ли обществу правду, но облека­ли ее в весьма неожи­дан­ную форму, порой даже совер­шен­но непри­ем­ле­мую с точки зрения прили­чий.

— Давайте перей­дем уже к нашим дням. Сейчас, как мне кажется, появи­лась новая мода: объяв­лять юродством всяче­ский художе­ствен­ный или обществен­но-полити­че­ский эпатаж. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я думаю, что тут мы сталки­ва­ем­ся не только с религи­оз­ной безгра­мот­но­стью большин­ства наших сооте­че­ствен­ни­ков, не понима­ю­щих смысл подвига юродства, но и с чьими-то созна­тель­ны­ми попыт­ка­ми манипу­ли­ро­вать массами, эксплу­а­ти­руя их негра­мот­ность.

Действи­тель­но, если люди живут вне христи­ан­ской системы ценно­стей, если не знакомы ни с учением Церкви, ни с ее истори­ей, то представ­ле­ние о юродстве у них будет самое прими­тив­ное. А именно, юродство они ассоци­и­ру­ют либо с психи­че­ски­ми откло­не­ни­я­ми, либо с вызыва­ю­щим, эпатаж­ным поведе­ни­ем ради дости­же­ния вполне земных, посюсто­рон­них целей: привлечь внима­ние общества к той или иной пробле­ме, подвиг­нуть власть к тем или иным полити­че­ским уступ­кам и так далее.

Но зачем же эти вещи называть именно юродством, проводя парал­ле­ли между нынеш­ни­ми «перфор­ман­са­ми» и описан­ны­ми в житий­ной литера­ту­ре поступ­ка­ми древних юроди­вых? А вот именно затем, чтобы подкре­пить перфор­манс автори­те­том христи­ан­ства, чтобы придать ему некий высокий духов­ный смысл и тем самым нравствен­но оправ­дать в глазах «целевой аудито­рии», которой христи­ан­ство пусть и не слишком знакомо, но и не совсем чуждо. Подмена в том и заклю­ча­ет­ся, что манипу­ля­то­ры опира­ют­ся на массо­вые внецер­ков­ные представ­ле­ния о юродстве, но припи­сы­ва­ют такому «юродству» некое религи­оз­ное содер­жа­ние. Проще говоря, схема такая: раз юродство — это эпатаж, значит, эпатаж — это юродство… и вот тут-то вовремя вспоми­на­ем, что юродство как-то связано с христи­ан­ством… и делаем итого­вый вывод: наш эпатаж по сути своей глубоко религи­о­зен, а значит, вы все обязаны воспри­ни­мать его с внима­ни­ем и почте­ни­ем.

— Как же совре­мен­но­му челове­ку, не слишком подко­ван­но­му в церков­ной истории, отличить подлин­ное юродство от просто­го эпатажа?

— Я думаю, можно все-таки выделить некото­рые моменты, на которые следует обратить внима­ние.

Во-первых, это внешнее целепо­ла­га­ние. Если перед нами насто­я­щий юроди­вый — он будет возве­щать правду Божию, а не челове­че­скую. То есть если его, как сейчас говорят, «мессидж» сводит­ся к защите прав челове­ка, к требо­ва­ни­ям полити­че­ских и эконо­ми­че­ских реформ, к обличе­нию тех или иных власт­ных инсти­ту­тов или персо­на­лий — можете быть уверены, что это не юродство в церков­ном смысле слова. Поймите меня правиль­но — я вовсе не утвер­ждаю, что все перечис­лен­ные цели априори плохи и за них нельзя бороть­ся. Просто давайте называть вещи своими именами — это обычная полити­че­ская борьба, а не подвиг юродства.

Во-вторых, это внутрен­няя мотива­ция. Конечно, о ней говорить сложнее, мы ведь не можем знать, что у челове­ка проис­хо­дит в душе, если он сам об этом не скажет. Но из церков­но­го преда­ния, из житий­ной литера­ту­ры мы знаем, что на подвиг юродства люди чаще всего шли, движи­мые Святым Духом, а не из чисто рацио­наль­ных, прагма­ти­че­ских сообра­же­ний. Поэтому если мы знаем, что кто-то начал вести себя подобно юроди­вым, исходя из трезво­го расчета, ради «обществен­ной пользы» — мы вправе усомнить­ся в подлин­но­сти его юродства.

В‑третьих, это несомнен­ная глубо­кая вера, харак­тер­ная для насто­я­щих юроди­вых. Вера, которая была им свойствен­на и до приня­тия на себя подвига юродства. Если же юроди­вым объяв­ля­ют кого-то, кто ранее никак не прояв­лял свою веру, чей образ жизни никак не свиде­тель­ство­вал о следо­ва­нии за Христом — тут у нас есть все основа­ния считать это поддел­кой.

В‑четвертых, насто­я­щий юроди­вый готов смирен­но сносить насмеш­ки, возму­ще­ние, поноше­ния. Такой человек потому ведь и решает­ся на подвиг юродства, что главная его цель — сохра­нить себя от гордыни, смирен­но прини­мая оскорб­ле­ния, издева­тель­ства, пресле­до­ва­ния. В этом юроди­вый видит уподоб­ле­ние Христу, который добро­воль­но принял терно­вый венец, избие­ния, плевки, насмеш­ки и, главное, смерть на кресте — замечу, по тогдаш­ним представ­ле­ни­ям позор­ную смерть. Поэтому если человек, претен­ду­ю­щий на звание юроди­во­го, удивля­ет­ся обществен­но­му осужде­нию, возму­ща­ет­ся этим осужде­ни­ем, кидает­ся в контр­ата­ку, отста­и­ва­ет свои права… словом, ведет себя как борец — это верный признак того, что никако­го насто­я­ще­го юродства и не было. Без смире­ния юродства не бывает.

В‑пятых, насто­я­щие юроди­вые, прослав­лен­ные Церко­вью, не просто возве­ща­ли правду Христо­ву тем, кто от нее уклонял­ся, но и облада­ли проро­че­ским даром, предре­ка­ли обществу какие-то события, которые и случа­лись в скором времени. Поэтому никогда не надо торопить­ся зачис­лять кого-то в юроди­вые — нужно подождать, посмот­реть, что из всего этого выйдет.

А что выходит? Каковы послед­ствия? Вот тут, пожалуй, самый очевид­ный крите­рий: если деятель­ность «юроди­во­го» вносит раскол в общество, если в резуль­та­те его эпатаж­ных выходок нарас­та­ет взаим­ное озлоб­ле­ние, если люди не прибли­жа­ют­ся к Богу, а напро­тив, отдаля­ют­ся от Него — значит, это изначаль­но было не от Бога.

Источ­ник: Журнал “Фома”